Илья Муромец и Идолище

Едет Илья по чистому полю, о Святогоре печалится. Вдруг видит — идёт по степи калика перехожий, старичиме Иванчище. — Здравствуй, старичище Иванчище, откуда бредёшь, куда путь держишь? — Здравствуй, Илюшенька, иду я, бреду из Царьграда. да нерадостно мне там гостилось, нерадостен я и домой иду. — А что же там в Царьграде не по-хорошему? — Ох, Илюшенька; всё в Царьграде не по-прежнему, не по-хорошему: и люди плачут, и милостыни не дают. Засел во дворце у князя царьградского великан — страшное Идолище, всем дворцом завладел — что хочет, то и делает. — Что же ты его клюкой не попотчевал? — А что я с ним сделаю? Он ростом больше двух саженей, сам толстый, как столетний дуб, нос у него — что локоть торчит. Испугался я Идолища поганого. — Эх, Иванчище, Иванчище! Силы у тебя вдвое против меня. а смелости и вполовину нет. Снимай-ка ты своё платье, разувай лапти-обтопочки, подавай свою шляпу пуховую да клюку свою горбатую: оденусь я каликою перехожею, чтобы не узнало Идолище поганое меня. Илью Муромца.

Раздумался Иванчище, запечалился: — Никому бы не отдал я своё платье, Илюшенька. Вплетено в мои лапти-обтопочки по два дорогих камня. Они ночью осенней мне дорогу освещают. Да ведь сам не отдам — ты возьмёшь силою? — Возьму, да еще бока набью. Снял калика одежду стариковскую, разул свои лапотки, отдал Илье и шляпу пуховую, и клюку подорожную. Оделся Илья Муромец каликою и говорит: — Одевайся в моё платье богатырское, садись на Бурушку-Косма-тушку и жди меня у речки Смородиной. Посадил Илья калину на коня и привязал его к седлу двенадцатью подпругами. — А то мой Бурушка тебя враз стряхнёт, — сказал он калине перехожему. И пошёл Илья к Царьграду Что ни шаг — Илья по версте отмер дает, скоро-наскоро пришёл в Царьград, подошёл к княжескому тере му. Мать-земля под Ильёй дрожит, а слуги злого Идолища над ним подсмеиваются; — Эх ты, калика русская нищая! Экий невежа в Царьград пришёл Наш Идолище двух сажен, а и то пройдет тихо по горенке, а ты стучишь-гремишь, топочешь.

Ничего им Илья не сказал, подошёл к терему и запел по-каличьсму: — Подай, князь, бедному калике милостыню! От Илюшиного голоса белокаменные палаты зашатались, стёкла посыпались, на столах напитки расплескались, Слышит князь царьградский, что это голос Ильи Муромца, — обрадовался, на Идолище не глядит, в окно посматривает. А великанище-Идолище кулака по столу стучит: Голосисты калики русские! Я тебе, князь, велел на двор калик не пускать! Ты чего меня не слушаешь? Рассержусь — голову прочь оторву. А Илья зову не ждёт, прямо в терем идёт. На крыльцо взошёл — крыльцо расшаталось, по полу идет -половицы гнутся. Вошёл в терем, поклонился князю царьградскому, а Идолищу поганому поклона не клал. Сидит Идолище за столом, хамкает, по ковриге в рот запихивает, по ведру мёду сразу пьёт, князю царьградскому корки-объедки под стол мечет, а тот спину гнет, молчит, слезы льёт.

Увидал Идолище Илью, раскричался, разгневался; — Ты откуда такой храбрый взялся? Разве ты не слыхал, что я не велел русским каликам милостыню давать? — Ничего не слыхал, Идолище не к тебе я пришёл, а к хозяину — князю царьградскому. — Как ты смеешь со мной так разговаривать? Выхватил Идолище острый нож, метнул в Илью Муромца. А Илья не промах был — отмахнул нож шапкой греческой. Полетел нож в дверь, сшиб дверь с петель, вылетела дверь на двор да двенадцать слуг Идолища до смерти убила. Задрожал Идолище, а Илья ему и говорит: — Мне всегда батюшка наказывал: плати долги поскорей, тогда ещё дадут! Пустил он в Идолища шапкой греческой, ударился Идолище об стену, стену головой проломил, А Илья подбежал и стал его клюкой охаживать, приговаривать: — Не ходи по чужим домам, не обижай людей, найдутся и на тебя старшие? И убил Илья Идолище, отрубил ему голову Святогоровым мечом и слуг его вон из царства прогнал.

Низко кланялись Илье люди царьградские: — Чем тебя благодарить, Илья Муромец, русский богатырь, что избавил нас от плена великого? Оставайся с нами в Царьграде жить. — Нет, друзья, я и так у вас замешкался; может, на родной Руси моя сила нужна. Нанесли ему люди царьградские серебра, и золота, и жемчуга, взял Илья только малую горсточку. — Это — говорит, — мной заработано, а другое — нищей братии раздайте. Попрощался Илья и ушел из Царьграда домой на Русь. Около речки Смородиной увидал Илья Иванчища. Носит его Бурушка-Косматушка, о дубы бьет, о камни трёт.

Вся одежда на Иванчище клоками висит, еле жив калина в седле сидит, — хорошо двенадцатью подпругами привязан. Отвязал его Илья, отдал его платье каличье. Стонет, охает Иванчище, а Илья ему приговаривает: — Вперёд наука тебе, Иванчище: силы у тебя вдвое против моей, а смелости вполовину нет. Не годится русскому богатырю от напасти бежать, друзей в беде покидать! Сел Илья на Бурушку и поехал к Киеву. А слава впереди него бежит. Как подъехал Илья к княжескому двору, встретили его князь с княгинею, встретили бояре и дружинники, принимали Илью с почётом, с ласкою. Подошёл к нему Алёша Попович: — Слава тебе, Илья Муромец. Ты прости меня, забудь мои речи глупые, ты прими меня к себе за младшего. Обнял его Илья Муромец: — Кто старое помянет, тому глаз вон. Будем вместе мы с тобой и с Добрыней на заставе стоять, родную Русь от врагов беречь! И пошёл у них пир горой. На том пиру Илью славили: честь и слава Илье Муромцу!